Поскольку массивные онлайн-платформы привели к появлению множества виртуальных рынков, образовался разрыв между реальной и цифровой экономикой. А в связи с тем, что пандемия коронавируса вынуждает все больше людей, чем когда-либо, искать в Интернете товары, услуги и работу, этот разрыв расширяется. В настоящее время риск состоит в том, что новый цифровой промышленный комплекс будет препятствовать эффективности рынка путем навязывания ренты игрокам реальной экономики, чья повседневная деятельность напрямую зависит от технологий.

Предпосылкой к Четвертой промышленной революции (4IR) является то, что материальные и нематериальные элементы современной экономики могут сосуществовать и создавать новые продуктивные синергии. Материальный аспект экономики обеспечивает инфраструктуру, от которой зависят автоматизация, производство и сложные торговые сети, тогда как нематериальные аспекты – логистика, связь и другое программное обеспечение и приложения Big Data – позволяют этим процессам достигать оптимальной эффективности.

Более того, материальная экономика является предпосылкой для нематериальной экономики. Благодаря цифровизации материальные активы могут стать нематериальными, а затем преодолеть традиционные масштабные ограничения и создание ценности. Несмотря на то, что этот процесс был в значительной степени транзакционным и капиталоемким, он по сегодняшний день является механизмом для активного роста, создавая равные возможности как для малых, так и для крупных стран.

Однако этот стандартный расчет 4IR игнорирует недавнее разделение цифрового и реального секторов экономики. Исконно цифровые компании, которые воспользовались приостановкой традиционных факторов производства, росли даже быстрее, чем до COVID-19.

К началу сентября 2020 года, стоимость акций Facebook, Amazon и Apple с момента начала пандемии выросла более чем вдвое, и Apple стала первой компанией, которая достигла оценки в 2 триллиона долларов. И несмотря на то, что акции Netflix и Alphabet (Google) – другие так называемые фирмы FAANG – не смогли удвоить цены своих акций, тем не менее, они продавались практически на рекордных уровнях. Между тем, ExxonMobil, старейший член S&P 500 и бывшая икона материальной экономики, была исключена из индекса из-за решения Apple разделить свои акции. Те, кто владеет и управляет технологическими гигантами, зарабатывают все больше денег, в то время как остальной мир продолжает испытывать экономические катастрофы.

Поскольку активы в реальной экономике позиционируются намного ниже цифровых финансовых активов, наметилось К-образное корпоративное восстановление. Цифровые фирмы могут расти без ограничений, тогда как рост других ограничен конечными условиями, в которых они работают. Эта тенденция бросает вызов не только неолиберальным предположениям о создании ценности; это также подталкивает нас к сценарию, при котором государственная политика перераспределения ценности больше не будет приемлемым вариантом.

Безусловно, правительства и некоторые представители частного сектора предложили средства правовой защиты, такие как налог на цифровые активы, тогда как сторонники принципа невмешательства продолжают настаивать на том, что любая форма государственного вмешательства просто приведет к еще большим рыночным перекосам. Но ни один из этих лагерей не представил достаточных доказательств в пользу своей предпочтительной политики.

Мы предлагаем три следующих решения. Во-первых, государственные гранты и субсидии могут использоваться для содействия распространению технологий и устранения технологического разрыва между платформами и малыми и средними предприятиями. Вместо того, чтобы ожидать от рынка равноправного доступа к таким технологиям, как искусственный интеллект, правительства могут финансировать программы, которые напрямую затрагивают небольшие фирмы, например, путем списания налогов или других мер (как уже происходит со стимулированием потребителей к покупке экологически чистых легковых автомобилей). Несмотря на то, что в краткосрочной перспективе такие расходы приведут к увеличению государственного долга, эти затраты компенсируются ростом производительности, которая будет сопровождаться более сбалансированным распределением экономической власти.

Во-вторых, мы должны работать над более гибкой, многосторонней моделью инноваций, чтобы опасения, связанные с вовлечением и представленностью, решались без ограничения темпов технического прогресса. В этом вопросе, целью должно быть снижение напряженности между победителями и проигравшими в новых производственно-сбытовых цепочках платформенной экономики. Ряд существующих примеров показали, что надлежащая представленность интересов заинтересованных сторон позволяет директивным органам смягчать ущерб и нежелательные непредвиденные последствия новых технологий без потери скорости или гибкости.

В-третьих, настало время определить соответствующую область для “цифрового протекционизма”. Подобно тому, как некоторые страны используют торговые тарифы для поддержки зарождающегося местного производства, цифровые тарифы могли бы использоваться для развития местных инновационных экосистем. Это не панацея. Но в местах, которые достигли определенного порога адаптации и распространения технологий, такая политика могла бы стимулировать решения на низовом уровне, создавая новые подходы на основе сообществ для управления процессом разработки, внедрения и финансирования технологий.

Постпандемический мир будет характеризоваться вялой экономикой, всеобщим страхом за будущее и растущим осознанием всех изменений в экономической жизни. В соответствующих условиях распространение технологий, многосторонние инновации и цифровой протекционизм могли бы снизить зависимость людей от транснациональных корпораций, которые формируют условия использования технологий в собственных интересах и редко принимают во внимание потребности или ценности конкретных сообществ.

Из-за агрессивной бизнес-модели, которая оказалась неспособной поддерживать справедливость и инклюзивность, мы сталкиваемся с острым кризисом технологических возможностей и доступа. Ставки высоки и рынок не в состоянии решить эту проблему. У нас есть способы сделать так, чтобы цифровая революция принесла пользу многим, а не только избранным; но это потребует от нас переосмысления того, как мы внедряем инновации и создаем ценности в 21 веке.