Вундеркинд и потомственный врач

Ганс Селье, родившийся 26 января 1907 года в Вене, был потомственным врачом. Его отец Гуго был военным хирургом в чине полковника австро-венгерской армии и владельцем клиники в Комароме (в 1918 году в результате раздела империи город раскололся на два — венгерский Комаром и словацкий Комарно), руководила которой мать Ганса, Мария Лангбанк. Предполагалось, что Ганс унаследует отцовское дело. К этому его начали готовить с раннего возраста: в четыре года он уже знал четыре языка и собирался освоить еще несколько — в итоге он будет свободно владеть восемью.

В 17 лет Селье поступил в медицинскую школу при Карловом университете в Праге. Во время второго года обучения, проходя практику в клинике инфекционных болезней, он сделал наблюдение, которое станет первым кирпичиком в его будущей теории. Он обратил внимание на то, что у пациентов с разными диагнозами поначалу проявлялись одни и те же симптомы: слабость, боли в суставах, потеря аппетита и веса, желудочно-кишечные расстройства. Селье предположил, что все это общие проявления недомогания, неспецифичные для той или иной болезни (сейчас вывод кажется очевидным, но для медицинской науки 1920-х годов он был нехарактерным).

К тому моменту, когда Селье окончил пражский университет и получил степень доктора медицины, он уже решил, что не пойдет по стопам отца, а посвятит свою жизнь научным исследованиям. Селье заинтересовался органической химией и собирался продолжить обучение в американском Университете Джонса Хопкинса, однако не смог адаптироваться к местным академическим порядкам. Он уже было собрался вернуться в Прагу, когда сокурсник предложил ему перевестись в Университет Макгилла в Канаде. Селье последовал совету (весьма своевременному, если учесть геополитическую обстановку в Европе начала 1930-х годов) и в Монреале наконец нашел место, которое станет его домом до конца жизни.

«Плохой химик» и «отец стресса»

В Университете Макгилла Селье занялся изучением гормонов. Одно из исследований в этой области — поиски еще не открытого женского полового гормона — стало отправной точкой для его будущих открытий. Селье хотел проверить, какой эффект произведут инъекции различных вытяжек, полученных из коровьих яичников, на лабораторных крыс. Эксперимент провалился: крысы умирали, а при вскрытии Селье обнаруживал одни и те же результаты, не зависевшие от того, какие именно гормоны вкалывали подопытным: утолщение коры надпочечников, атрофию лимфоидных структур, язвы слизистой оболочки желудочно-кишечного тракта. 

Позднее Селье будет шутить, что, будь он хорошим химиком, никогда бы не пришел к по-настоящему важному выводу. Продолжив опыты с крысами, он выяснил, что убивают их не конкретные инъекции гормонов, а в принципе любое воздействие того, что ученый в своей статье 1936 года, опубликованной в журнале Nature, назвал «разнообразными неблагоприятными агентами»: хирургические травмы, мышечное истощение, отравление сублетальными дозами различных соединений, в том числе адреналина, атропина, морфина и формальдегида (сегодня опыты Селье сочли бы неэтичными).

В переписке с редакцией Nature Селье использовал слово «стресс». Он был не первым, кто включал его в медицинские статьи. К примеру, британский невролог и психиатр У. Х. Р. Риверс, вскоре после Первой мировой войны занявшийся изучением «снарядного шока» (посттравматического стрессового синдрома у ветеранов боевых действий), считал его причиной «стресс в широком смысле слова, включая бессонницу, тревогу, усталость». Сам Селье, вероятно, почерпнул слово из трудов американского психофизиолога Уолтера Кеннона. Тот, развивая идеи Клода Бернара о внутренней среде (milieu intérieur), которую организм стремится поддерживать постоянной, предложил теорию гомеостаза («координированных физиологических процессов, которые поддерживают большинство устойчивых состояний организма»). Кеннон отмечал, в частности, что система саморегуляции организма не может справиться с «высоким эмоциональным давлением (stress)».

Что интересно, знание восьми языков не уберегло Селье от языковой путаницы, о которой он потом многие годы сожалел. Исследователь не сразу узнал, что термин stress несколько веков используется в физике: им обозначают механическое напряжение, вызывающее деформацию в твердых телах, — то есть внешнее воздействие, а не реакцию на внешнее воздействие, которую имел в виду Селье. В связи с этим позднее Селье разделил два понятия. Он предложил термин «стрессор» для обозначения воздействия, провоцирующего стрессовую реакцию в организме. А термином «стресс» называл саму реакцию организма на стрессор. К тому моменту слово «стресс» уже закрепилось в виде непереводного неологизма в большинстве европейских языков, так же как в русском: der Stress в немецком, il stress в итальянском, estres в испанском и так далее.

Поначалу, избегая понятия «стресс» (его биолог сформулирует позже, в 1946 году), Селье предложил модель общего адаптационного синдрома — совокупности реакций организма на неблагоприятные изменения среды. Биолог разделил их на три стадии: тревоги (когда организм сначала испытывает шок, сопровождающийся снижением температуры и артериального давления, а затем активирует защитную систему через повышенную выработку гормонов надпочечников), сопротивления и, если стресс оказался слишком сильным и продолжительным и организм больше не в силах сопротивляться ему, истощения. 

«Отсутствие стресса — признак смерти»

Гипотезу общего адаптационного синдрома Селье в ходе дальнейших исследований развил в концепцию стресса. «Кроме специфического эффекта все воздействующие на нас агенты вызывают также и неспецифическую потребность осуществить приспособительные функции и тем самым восстановить нормальное состояние» (Г.Селье. Стресс жизни, 1956).

Развивая свою концепцию, Селье выделил две формы стресса — отрицательный (дистресс) и положительный (эустресс), — утверждая, что организм не делает принципиального различия между ними. «Мать, которой неожиданно говорят, что ее единственный сын погиб в бою, страдает от ужасного психического шока; если спустя годы выясняется, что эта новость была ложной, и сын неожиданно живым и здоровым входит в ее комнату, она испытывает радость. Конкретные результаты этих двух событий — скорби и радости — совершенно разные, на самом деле они противоположны друг другу, но их стрессорный эффект — неспецифическая потребность в переналадке на новую ситуацию — одинаков». И уже из этой цитаты понятно, что сам Селье значительно расширил представление о стрессоре, имея в виду не только негативное (физическое, химическое, биологическое) воздействие на организм, но любое сильное воздействие, вызывающее сильную эмоционально окрашенную реакцию.

К большой досаде Селье, общество усвоило только часть его теории: слово «стресс» в массовом сознании приобрело отчетливо негативные коннотации, хотя ученый не раз подчеркивал, что жизнь без стресса невозможна в принципе. 

Со времен Селье появились новые данные о нейрофизиологических механизмах контроля стресс-реакции организма, а также о природе стрессоров в современном мире. Эти данные значительно углубили и расширили концепцию общего адаптационного синдрома и учение об эустрессе и дистрессе.  Так, например, хотя ученый догадывался о роли кортикостероидов, в том числе кортизола — гормона, уровень которого сегодня считается ключевым показателем стресса, — в середине XX века они все еще были недостаточно изучены. Ряд исследований (например,  работа Пацака и Палковича, 2001 год) показали, что стрессоры разной природы  воспринимаются разными структурами мозга, запуская специфические ответные реакции. При этом в оценку стрессора, в той или иной степени, вовлекается гипоталамус, что сопровождается ростом содержания гормонов стресса в крови — это и есть универсальный неспецифический компонент каждой стресс-реакции. Более того, если природа стрессора такова, что помимо чисто физиологических изменений показателей гомеостаза (снижение уровня глюкозы в крови, внутренние кровотечения и др.), он вызывает специфические осознаваемые ощущения (боль и др.), сопровождающиеся эмоциями, вовлеченность гипоталамуса и структур лимбической системы в контроль стресс-реакции возрастает, что сопровождается и ростом силы неспецифического компонента стресса.  Таким образом, теория стресса не была полностью отвергнута, но потребовала существенных уточнений.

Селье был первопроходцем, но не был непогрешимым провидцем. Он выдвигал смелые гипотезы, и они нередко оказывались спорными. Причем настолько, что, возможно, это стоило ученому Нобелевской премии, на которую его с 1949 года номинировали 17 раз. Так, например, стадию истощения при длительном воздействии стрессора Селье связывал с исчерпанием адаптационных ресурсов организма, одним из симптомов которого было прекращение выработки гормонов. Однако выработка гормонов не останавливается — проблема стресса в том, что сама стресс-реакция истощает ресурсы организма и может быть более разрушительной, чем воздействие стрессора.

Ганс Селье в своей библиотеке

Вклад в науку и вопросы репутации

Коллеги и современники описывали Селье как отъявленного трудоголика, бесконечно преданного своему делу, и, как признавал сам ученый, он «с трудом [мог] представить себе большую пытку, чем быть вынужденным валяться на пляже и ничего не делать». Он вставал в пять утра, посвящал исследованиям 10–14 часов в день и был одним из тех, кто приносит работу домой, причем в буквальном смысле: свой дом в Монреале, кирпичное здание напротив кампуса Университета Макгилла, Селье переоборудовал в лабораторию и назвал Международным институтом стресса. 

Такой режим, по-видимому, накладывал отпечаток на личную жизнь исследователя. Селье был женат трижды, его второй брак продержался 28 лет, но принято считать, что ученый не хотел разводиться до тех пор, пока все его дети не начнут жить самостоятельно. В конце концов, уже когда ему было за семьдесят, Селье женился на Луизе Древе, которая до того 19 лет работала у него лаборанткой.

Селье до мозга костей был предан науке и оставил ей внушительное наследство: 40 книг (в том числе «Стресс жизни» (1956), «Стресс без дистресса» (1964) и «От мечты к открытию» (1974)) и более 1700 научных публикаций. Даже без Нобелевской премии он остается одним из титулованных специалистов в области медицины.

Репутация Селье как ученого, впрочем, не отличается безупречностью. В конце 1960-х — начале 1970-х годов, в разгар публичных антитабачных кампаний в США и Канаде, он заявлял о том, что отказ от курения как от привычного удовольствия ведет к стрессу, который наносит организму человека куда больший вред, чем само курение. Возможно, он искренне верил в то, о чем говорил, — Селье и сам был курильщиком, хотя сигаретам предпочитал трубку, — но назвать его беспристрастным свидетелем защиты все равно не получится. В 2011 году, почти через тридцать лет после его смерти, выяснилось, что он получал сотни тысяч долларов от юридических фирм, связанных с такими гигантами табачной индустрии, как Philip Morris. 

Даже если оставить в стороне вопросы этики, в карьере Селье было достаточно дистрессов: некоторые его идеи оказались не поняты широкой публикой, другие — спорными. Но, как отмечал сам Селье, научные теории формулируют не для того, чтобы они каждый раз оказывались абсолютно верными: их ценность зачастую состоит уже в том, что они помогают начать дискуссию и подбивают других ученых продолжать исследования, подтверждая или опровергая сделанные предположения. И в этом ученый, впервые начавший системно изучать стресс, безусловно преуспел.

Ссылка на источник