Идеи, лежащие в основе нынешней глобальной экономической системы, переживают трансформационный поворот сюжета. С момента окончания Второй мировой войны так называемый либеральный международный порядок основывался на свободном движении товаров, капитала и финансов, однако сегодня эта схема представляется все более анахроничной.

Любой рыночный порядок поддерживается нарративами – историями, которые мы рассказываем себе о том, как работает система. Это особенно актуально для глобальной экономики, поскольку, в отличие от отдельных стран, в мире нет центрального правительства, устанавливающего правила и обеспечивающего их соблюдение. В совокупности эти истории помогают создавать и поддерживать нормы, обеспечивающие упорядоченное функционирование системы, указывая правительствам, что они должны и чего не должны делать. А если эти нормы усвоены, то они являются основой глобальных рынков в той мере, в какой это не могут сделать международные законы, торговые договоры и международные организации.

На протяжении истории глобальные представления неоднократно менялись. В конце XIX века в рамках золотого стандарта мировая экономика рассматривалась как самонастраивающаяся, самобалансирующаяся система, в которой стабильность достигается при невмешательстве правительств. Свободное движение капитала, свободная торговля и разумная макроэкономическая политика, как считалось, позволят достичь наилучших результатов как для мировой экономики, так и для отдельных стран.

Крах золотого стандарта и Великая депрессия поставили крест на этом благоприятном для рынков подходе. Возникший после Второй мировой войны Бреттон-Вудский режим, опиравшийся на кейнсианское макроэкономическое управление для стабилизации мировой экономики, отводил государству гораздо более заметную роль. Только сильное социальное государство могло обеспечить социальное страхование и поддержку тех, кто оказался невостребованным в рыночной экономике.

Бреттон-Вудская система также изменила соотношение внутренних и глобальных интересов. Мировая экономика, построенная по модели неглубокой интеграции, была подчинена целям обеспечения полной занятости внутри страны и создания справедливого общества. Благодаря контролю за движением капитала и разрешительному режиму международной торговли страны могли создавать социальные и экономические институты, отвечающие их индивидуальным предпочтениям и потребностям.

Неолиберальная гиперглобализация, ставшая доминирующей в 1990-е годы, с ее предпочтением глубокой экономической интеграции и свободного движения финансовых средств, во многом была возвращением к золотому стандарту благоприятных и саморегулирующихся рынков. При этом, однако, была признана важнейшая роль правительств: обеспечение соблюдения конкретных правил, которые делали мир безопасным для крупных корпораций и крупных банков.

Предполагалось, что преимущества благоприятных рынков выйдут за рамки экономики. Экономические выгоды от гиперглобализации, по мнению неолибералов, помогут положить конец международным конфликтам и укрепить демократические силы во всем мире, особенно в коммунистических странах, таких как Китай.

Гиперглобализация не отрицает важности социального равенства, защиты окружающей среды и национальной безопасности и не оспаривает ответственности правительств за их достижение. Но при этом предполагалось, что эти цели могут быть достигнуты с помощью политических инструментов, не препятствующих свободной торговле и финансам. Проще говоря, можно было бы не только получить торт, но и съесть его. А если результаты окажутся неутешительными, то виновата в этом будет не гиперглобализация, а отсутствие дополняющей и поддерживающей политики в других областях.

Гиперглобализация, отступившая после финансового кризиса 2008 г., в конечном итоге потерпела крах, поскольку не смогла преодолеть присущие ей противоречия. В конечном итоге, правительства, предоставившие корпорациям право писать нарратив, вряд ли смогут убедить авторов этого нарратива поддержать внутренние социальные и экологические программы.

По мере того как мир отказывается от гиперглобализации, вопрос о том, что придет ей на смену, по-прежнему остается весьма неопределенным. Одна из новых экономико-политических концепций, которую я назвал "продуктивизмом" ("productivism"), подчеркивает роль правительств в решении проблем неравенства, здравоохранения и перехода к экологически чистой энергетике. Ставя эти забытые цели во главу угла, продуктивизм подтверждает внутренние политические приоритеты, не нанося ущерба открытой мировой экономике. Бреттон-Вудский режим показал, что политика, поддерживающая сплоченную национальную экономику, также способствует развитию международной торговли и долгосрочных потоков капитала.

Другая формирующаяся парадигма может быть названа гиперреализмом (hyper-realism), по аналогии с "реалистической" школой международных отношений. В рамках этой парадигмы акцент делается на геополитическом соперничестве между США и Китаем, а в экономических отношениях между ведущими державами применяется логика нулевой суммы. В рамках гиперреализма экономическая взаимозависимость рассматривается не как источник взаимной выгоды, а как оружие, с помощью которого можно покалечить противника, как это сделали США, применив экспортный контроль, чтобы закрыть китайским компаниям доступ к современным полупроводникам и оборудованию для их производства.

Дальнейшее развитие мировой экономики будет зависеть от того, как будут развиваться эти конкурирующие направления политики сами по себе и друг против друга. Учитывая, что в сфере торговли эти два направления пересекаются, в ближайшие несколько лет правительства, скорее всего, будут придерживаться более протекционистского подхода и все больше ориентироваться на решоринг, а также на другие направления промышленной политики, способствующие развитию передовых производств. Правительства также, скорее всего, будут проводить более "зеленую" политику, благоприятствующую отечественным производителям, как, например, Закон США о снижении инфляции (Inflation Reduction Act), или устанавливать барьеры на границах, как это делает Европейский союз с помощью механизма пограничной корректировки выбросов углерода. Такая политика будет отвечать интересам как внутренней, так и внешней политики.

Однако в конечном итоге геополитические соображения, скорее всего, оттеснят все остальные на второй план, позволив гиперреалистическому сценарию одержать верх. Например, не совсем ясно, что направленность на передовое производство, характерная для нынешнего возрождения промышленной политики, будет способствовать снижению неравенства внутри стран, учитывая, что хорошие рабочие места в будущем, скорее всего, будут создаваться в сфере услуг, которая не имеет особого отношения к конкуренции с Китаем.

Если позволить органам национальной безопасности ведущих мировых держав перехватить инициативу в сфере экономики, это поставит под угрозу глобальную стабильность. В результате может возникнуть все более опасная ситуация, когда постоянная угроза военного конфликта между США и Китаем будет вынуждать малые страны вступать в борьбу, не отвечающую их интересам.

У нас есть уникальная возможность исправить ошибки гиперглобализации и создать более совершенный международный порядок, основанный на концепции всеобщего процветания. Мы не должны позволить ведущим державам упустить эту возможность.

Дани Родрик